Телепередача «Те, кто». Июнь 1996.

Д.П. Вообще, самая первая идея - это та, что бабушки, очень слабенькие и хиленькие, умудрялись ( я тогда просто однажды случайно совершенно увидел их в деревне, я тогда не был ещё ни фольклористом, ничем) не напрягаясь, не краснея, издавать звук по громкости почти реактивного двигателя .Это такая мощь, что слёзы из глаз текут просто от мощности этого звука. И я стал заниматься спектральным анализом ,нагло рентген делал , частоты все..

Журналист: Сделали открытие какое-то на Нобелевскую премию?

Д.П. Сделал, да, но не на Нобелевскую премию, а на Ансамбль народной музыки. Собственно, ансамбль в начале - это ребята, которые взялись поставить на себе эксперимент- поставить так губы, взять так дыхание, раздуть его и т. д.- издать звук по той методике, которую, как мне казалось, я открыл.

Журналист: На самом деле можно проверить гармонию алгеброй?

Д.П. Можно, конечно, вот это я и делал тогда. И когда я это проверил, мне показалось, что я - шиз - потому что я вижу, что это такое и не понимаю, почему никто так не поёт; почему те, кто так поёт - не понимают, что они делают. Я преподавал тогда дирижирование и уговорил просто своих студентов попробовать. Это и был первый состав ансамбля, который был в моде, потому что мы выходили в зал и издавали звук без микрофонов и без динамиков; мы даже нагло участвовали во 2-м конкурсе артистов эстрады вместе с Аллой Пугачёвой.

Журналист: Да, вас сложно представить с "фанерой".

Д.П. Да, и вот мы вышли(мы тогда назывались "Ансамбль Союза композиторов"), комиссия ждала, когда мы начнём что-то там настраивать, и мы заорали в зал, и Силантьев - он тогда был председателем - упал со стула от неожиданности.

Журналист: В прямом смысле?

Д.П. В прямом смысле, конечно. Это то, на чём тогда, собственно, ансамбль возник. Сейчас что - сейчас этим никого не поразишь, а тогда это поражало. И мы могли, действительно. Понимаете, тогда уши начинают по-другому работать совершенно - когда все вместе, несколько человек начинают петь , причём, в деревне - там никто консерваторию не кончал, а певцы очень хорошие, и слышат хорошо. И вы тоже так можете, это точно.

Журналист: Это достигается упражнениями?

Д.П. Нет, не упражнениями. Наглость, определённо, нужна- для начала. Дело в том, что потом этим звуком надо управлять - это уже сложнее.

Радиопередача «Сивцев Вражек», апрель 1993, беседа со Снежаной Красинской.

С.К. правда ли то, что в самом начале существования Вашего коллектива вы принципиально отказывались от костюмов на сцене?

Д.П. Да, вы правы, мы действительно отказывались от костюмов на сцене и по достаточно простым соображениям: те, к кому мы приезжаем в деревню ,и кто поёт для нас эти песни, не надевают костюмы, чтобы петь с нами, они одеты в свои нормальные костюмы. Мы хотели отстроиться от этого внешне народного, иногда и псевдонародного, но, главное, выглядящего народным,искусства, и старались показать суть. Это было наше основное желание- говорить правду, знаете, как у Мусоргского.То есть мы показываем то, что является народным, то, что мы сами видели, и нам не надо ни в кого рядиться - это мы. И вы тоже можете поехать туда и тоже будете так петь. Вы знаете, ведь тогда никто так не пел, вообще никто. Сейчас в это трудно поверить, а мы тогда пытались убедить людей, что это можно, что это ваши песни, ваш народ, вы часть этого, - и убедили. Это, пожалуй, самое главное,что наш ансамбль сделал за эти годы своего существования - первая большая, большая победа

С.К. Конкретизируйте, пожалуйста, этот момент - что меняется :для зрителя - это понятно,хотя тоже об этом можно много говорить, - но что меняется для исполнителя, когда он надевает народный костюм и выходит на сцену?

Д.П. Когда артист на сцене без костюма - это , фактически, не артист, на сцену вышел человек, такой же, как люди, сидящие в зале. Этот человек может делать что-то, что люди в зале делать не могут, или могут, - не важно, но вот сегодня вышел он. Это одно. Когда артист надевает костюм, он иногда ещё кладёт грим ,это своеобразная маска - он превращается в персонаж,он должен отказаться от самого себя на это время. На сцену выходит не этот артист - он делает определённые движения, он ведёт себя определённым образом,не так, как он вёл бы себя в жизни, он не может себе многого позволить, но зато это даёт возможность создать совершенно особую атмосферу, атмосферу такого замкнутого художественного пространства, и ради этого, вобщем-то, и надевают костюмы художники, артисты- художники сцены.

Дело в том, что даже тогда, когда мы выходим на сцену и отказываемся от костюмов, когда я говорю, что на сцену выходит просто человек из зала - это опять -таки художественный образ, мы артисты, и выходит на сцену всё равно - артист, который играет человека из зала, для того, чтобы в чём-то убедить людей,для того, чтобы создать нечто.

С.К. То есть это ,всё равно, интерпретация традиции?

Д.П. Да, но, в любом случае мы не принадлежим к этой традиции. Ведь для того , чтобы принадлежать традиции нужно не просто петь эти песни так, как поют их там,нужно иметь возможность создавать новые песни, нужно, чтобы это стало вашим языком, вашей повседневной жизнью. Ведь традиция не существует на сцене и никогда на сцене не будет жить.На сцене существует сценическая традиция - это уже искусство. Вот к этой традиции мы принадлежим, и, скорее всего, её мы сохраним.

Телепередача «Час пик», 1995.

Журналист: Если человек поёт - это хорошо. Почему?

Д.П. Во- первых, потому, что он отрабатывает отрицательные реакции на эту самую жизнь, во - вторых, потому, что это очень хороший способ контакта с другими людьми, который открывает магистраль чистых эмоций, чистой передачи эмоций, чистой передачи внутреннего состояния , и люди этим пользуются, когда поют - и это хорошо. В третьих, если человек запел - значит он хочет жить, потому что, если он не хочет жить - вы его просто не заставите, никоим образом, даже насильно, а если он запел - значит что-то такое в нём ещё есть

Телпередача «Бомонд», 1993.

Д.П. Вот мы разминаем завтрашний день нашей музыкальной культуры - вместе со многими другими, кто его разминает. Я не говорю, что это только мы, но мы вот маленькая -маленькая частичка того, что будет завтра, что существует для того момента, когда этого накопится достаточно много. И я считаю, что это - главное, что мы делаем.